В "Джон Булл Пабе" люди сидят на полу. Очень похоже на квартирные концерты восьмидесятых: к кумиру не протолкнешься, приходится вставать на цыпочки.
- Не нравится, совсем не нравится, - говорит девушка, притиснутая мною к стойке бара. - Все одинаково, скучно.
- Брось, - говорю, - ругать Гребенщикова стоило лет десять назад.
- А я его уже десять лет и ругаю, - говорит девушка гордо.

Вот! Тайна звезды. О человеке, которого ругают десять лет подряд, стоит писать. Кому придет в голову ругать эстрадного певца больше пяти минут? А Гребенщиковым недовольны годами.

Крик из зала:
- Боря! Спой что-нибудь старенькое!
- Склероз, знаете ли... - отвечает Гребенщиков.

Расстегнутая холщовая рубаха, над слегка намечающимся брюшком, какая-то буддистская шамбала-мандала. Сидит, пьет пиво, отвечает на вопросы журналистов.

Я договариваюсь с ним об интервью на завтра. Иду на Пречистенку, в квартиру друзей Гребенщикова. Очень московская старая квартира. Маленький ребенок в коридоре сообщает мне, что "пора кушать", и спрашивает, не хочу ли я арбуза.
- Ты сними, если можно, ботинки, - говорит Гребенщиков и уходит на кухню, шлепая босыми ногами.
- Я читал штук пятьдесят разных Ваших интервью... - говорю я.
- ... и ни одно из них не понравилось, - он курит мои сигареты и, кажется, страдает зажигалочной клептоманией.
- Девяносто пять процентов времени я несу какую-то нечеловеческую заумь. Последнее, что меня добило, - это "Юность", где я рассуждаю по поводу русского духа и таким псевдо-Бердяевым выгляжу, что тошно...
- Ни из одного интервью непонятно, какой Вы человек... - я вызволяю зажигалку из пальцев героя.
- А об этом не спрашивают... Я честно отвечаю на вопросы, которые мне задают.
- Вы когда последний раз плакали?

Долгая-долгая пауза. Гребенщиков молчит, дружественно смотрит в потолок, вертит в руках кофейные ложки:
- По крайней мере, такой вопрос мне не задавали. Скорее все- го... когда?.. полгода назад, ну в течение года... это могло быть вызвано просмотром какой-нибудь кинокартины...
- Вас можно обидеть до слез?
- До сих пор либо никому не удавалось, либо никому не приходило в голову. Может, написать историю "Как Гребенщиков меня выгнал взашей, обидевшись на то, что..."?
- ...музыку за Вас пишет группа, а тексты Вы передираете из предисловий к умным книгам?

Не обиделся:
- Меня вполне устраивает такая тема. "Аквариум" - это черный ящик. Он принимает все, что происходит вокруг, как радиоприемник, - внутри что-то жужжит, и снаружи получается песня. Что бы мы ни говорили, это все равно черный ящик, его не раскрыть.
- Но ведь "Аквариум" состоит из живых людей. Как, например, ушел Гаккель? - я имею в виду Всеволода Гаккеля, виолончелиста и одного из центральных персонажей "Аквариума" восьмидесятых.
- У меня такое ощущение, что он никуда не уходил.

М-да... Возразить нечего:
- А Вы когда-нибудь боялись, что он уйдет?
- Нет. Никогда не боялся, что человек уйдет. Включая самого себя.
- А что Вы чувствуете по поводу смерти близкого человека? Растерянность?
- Ощущения растерянности - нет. Может быть, печаль по поводу того, что человек не сделал чего-то, что мог бы сделать... Но как правило, в девяносто девяти случаях из ста факт смерти близкого человека кажется мне естественным.

Передо мной сидит немолодой благожелательный человек, в зеленой какой-то майке, не умничает, не выпендривается, но вступить с ним в контакт невозможно.
- А есть люди, без которых Вы не можете жить?
- Есть такие люди.
- Кто?
- По определенным парапсихологическим соображениям я этого не скажу, - сидит и улыбается.
- У нас получается очень интересная беседа, - говорит Гребенщиков, - я пытаюсь отвечать на прямые хорошие вопросы и понимаю, что у меня это не выходит. Простой вопрос: почему ушел Гаккель. И масса неудовлетворительных ответов: я говорю, что он не уходил. Однако в "Аквариуме" его нет. Следовательно, вероятно, ушел. Я помню по крайней мере три момента, когда он точно уходил. После этого он все равно продолжал играть. Пз чего я заключаю, что мой метод ответа на вопросы какой-то неправильный.
- А есть правильный?
- Я не знаю. Именно поэтому мне до сих пор интересно, - с этими словами Гребенщиков идет на кухню. - Мне кажется, что возможен такой конкретно взятый день и такой конкретно взятый журналист, - кричит Гребенщиков, гремя посудой, - и состояние сознания, когда получится интервью, достаточное для всеобъемлющего понимания "Аквариума" и БГ. - Он возвращается с чайником и чашками. - Это мой шанс, и у меня опять не получается. Мне очень надоело нести заумь, поэтому будем пробовать еще раз.

- В Ваших песнях есть эмоциональность, которой нет в интервью.
- Попробуй объяснить процесс целования с девушкой: это все равно не будет иметь никакого отношения к самому процессу.
- А Вы знаете, что такое ненависть?
- Нет. Я даже не понимаю, о чем идет речь. - Гребенщиков вдруг разволновался: ещё немного - вскочит, начнет бегать по комнате.
- Приведи пример конкретный, любой, взятый с потолка...

Я долго объясняю, что такое ненависть. Привожу примеры.

Гребенщиков смотрит на меня с сожалением.
- Не могу себе представить человека, к которому я бы так смог относиться.
- "Изловчусь, стрельну последней пулей"- это про кого? - спрашиваю я, имея в виду песню "Черный истребитель".
- Там такой враг летает в виде самолета. И в середине песни сказано, что это за враг: "Те пилоты мы с тобой." Есть один беспощадный и кромешный враг, который мешает жить нам всем вместе, - это что-то, что гнездится в нашем сознании. Ощущение собственного "Я".
- По поводу стрельбы в этого самого врага: Вам никогда не хотелось покончить жизнь самоубийством?
- Два-три раза в результате сильного истощения нервной системы. И каждый раз не мог удержаться от блёклого смеха по этому поводу. Это не решение проблемы, а наоборот, создание проблемы.

Правильность и банальность его ответов обезоруживает: нет места для сумасшествия, ошибок, прозрений - ничего, что создавало бы то самое "Я", которое он считает "кромешным врагом".
- Вы не ощущаете себя старым?
- Нет, я ощущаю себя приблизительно так же, как в пятнадцать лет. Удовольствия от жизни, скорее, даже прибавилось, просто меньше стал впустую махать руками. Я конкретно знаю, чего хочу и как это сделать. И если не делаю, то только из-за недисциплинированности...
- А как Вы относитесь к так называемой молодежи, к тем, кому пятнадцатъ-шестнадцать-двадцать лет?...
- Я не знаю, что такое молодежь: скажем, моей дочке шестнадцать. Я не вижу в ней молодежь, я вижу в ней человека конкретного. Дай мне конкретного человека, я скажу, как я к нему отношусь.
- Ну и как Вы относитесь к своей дочке?
- Я ее люблю, мне интересно, как она использует свою жизнь...
- А типичный конфликт типа: старый козел, какую музыку ты слушаешь?..
- Нет. Во-первых, мы не так много видимся, чтобы до этого дошло. А во-вторых, я знаю, что слушаю музыку гораздо более радикальную.
- Какую?
- Сегодня - Аструд Джильберто, что на самом деле очень радикально. Десять лет назад я бы сам в себя плюнул за то, что я такую музыку слушаю.
- Одна юная особа, чуть старше, наверное, вашей дочери, сказала мне злобно, что Вы - старый драгдилер...
- Это комплимент? - улыбается Гребенщиков.
- Не знаю.
- С точки зрения нью-йоркских взглядов на рейв, комплимент, спасибо. Незаслуженный комплимент, но мне приятно... Дело невыгодное. Проще картошку растить. Во-первых, у меня никогда не было лишних наркотиков, которыми я мог бы торговать. Раз. Во-вторых, положение не позволяет... Как бы - зачем?
- Мало ли, от недостатка денег...
- Денег мало, но торговля наркотиками не решит эту проблему.
- Кстати, Вам хватает того, что Вы зарабатываете?
- Не бывает такого, чтобы человек получал меньше, чем ему нужно. К сожалению. Или к счастью. - Интересно, о каком это человеке он говорит? - Мне вполне хватает тех денег, которые я получаю. Хотя в данный момент, после записи "Навигатора", осталось несколько тысяч долгу.
- А Вам случалось не отдавать долгов?
- Нет. Потому что мне неприятно, физически. Всегда можно что-то продать. Вещь из дома.
- Ненужную...
- Или нужную... Гитары свои продаю, иконы...
- А еще давешняя особа говорит, что, поскольку Гребенщиков не может заниматься компьютерной музыкой, волей-неволей приходится ему заниматься музыкой этнической.
- Объясняю. - Гребенщиков невероятно терпелив и действительно не обижается, похоже, ни на что. - Например. Я сижу в деревне. Ко мне вечером, допустим, заходит пасечник и, допустим, мы с ним выпьем водки. И мне захочется спеть ему песню, которую он не слышал. Все-таки компьютерная музыка - это слой толщиной в микрон. На поверхности. А на глубине - жизнь. И девяносто девять процентов людей на Земле о рейве ничего не знают: крестьянин из Псковской глубинки, абориген из Австралии или средний служащий из Мексики. Этническую музыку я играю или нет, мне наплевать. Я знаю, что, если дать мне в руки гитару, я смогу конкретным людям что-то спеть.
- Вы получаете удовольствие от того, что нравитесь людям?
- Нет, это не имеет никакого отношения к тщеславию. Та секунда, когда человек поет что-то новое, для меня - максимальное удовольствие, физическое. Это сильнее, чем переживания от ЛСД. Когда я физически люблю женщину, в голове у меня ничего нет. То есть я весь в ощущениях... С песней то же самое. Чистое переживание и ничего больше. И ничего меньше.

Гребенщиков закуривает и начинает помогать мне брать интервью:
- Ты не знаешь, что еще со мной сделать, чтобы я раскололся? А мне не в чем раскалываться... Ты хочешь конкретных историй, но всякая история для меня содержит такое количество предысторий, что объяснить все просто невозможно.
- Хотите я вылью Вам на голову кофе и Вы мне объясните предысторию этого события?
- Стечение обстоятельств. Ты слушал музыку "Аквариума", и в ней что-то кажется тебе очень важным, но прямому объяснению не поддается.
- ... только у Вас вся голова в кофе.
- Если бы это произошло, можно было бы придумывать почему. Но этого не произойдет, потому что и тебе, и мне это не особо интересно. Это будет придуманным действием.

В этот момент я беру свою чашку кофе, чтобы невиннейшим образом из нее отхлебнуть. Гребенщиков застывает и начинает пристально следить за движениями моей руки, я поднимаю чашку - Гребенщиков закрывает голову руками, так, словно я действительно собираюсь облить его растворимым напитком. Мы оба смеемся.
- Благосостояние? - спрашиваю.

Ну да... он ездит на 440-й "Вольво", которую президент фирмы "Курица рекордс" отдал ему в качестве гонорара за альбом записанных Гребенщиковым песен Вертинского. До этого ездил на "Жигулях". Квартира на Невском, маленькая, но хорошая. За границу выбирается несколько раз в год, "чем чаще, тем лучше". Больше всего Гребенщиков любит путешествовать в Катманду к ступам Боднадх и Сваямбху.
- У них своя цивилизация, - говорит Гребенщиков. - Перемещаются там на жутко разбитых драндулетах: представь, что к мотороллеру прицеплен курятник, в котором могут сидеть человек десять. Через каждые два шага какой-нибудь полуторатысячелетний монументик стоит. Под ногами дети, коровы, собаки, драндулеты эти летают туда-сюда. Чудная атмосфера. Единственная газета там - "Катманду тайме", и на первой странице каждый день новости чеченской войны.
- А Вы-то что там делаете?
- Я туда езжу, потому что там есть несколько симпатичных лам, с которыми при случае я общаюсь.
- Кредитная карточка у Вас есть?
- Есть, но из-за "Навигатора" я, к сожалению, сильно превысил кредитный лимит.

"Навигатор" был записан в Лондоне - единственном, по выражению Гребенщикова, "пригодном для человеческой жизни городе". Там же режиссер Александр Кайдановский и оператор Юрий Клименко снимали клип песни "Гарсон No.2". Гребенщиков должен был пройти на фоне магазина какой-то фирмы, которая дала деньги.

Съемки продолжаются в Москве, где перед пустым залом ДК имени Горбунова стоит Гребенщиков во фраке. Голая сцена "Горбушки", дымящиеся аварийные фонари. Гребенщикова мочат водой, имитируя пот. Он терпит и, мокрый, кланяется в камеру. Опять мочат - опять кланяется.
- У Вас нет ностальгии по временам, когда носили фраки?
- Да в Лондоне все так ходят. Там ведь люди продолжают жить как жили.

В квартире, которую снимает Гребенщиков в Лондоне, продолжают жить не только люди, но и привидения.
- Причем у одного из них чудовищный акцент, - говорит Гребенщиков абсолютно серьезно. - Я думал, ирландский, потом оказалось, что он из Уэльса. Духи все время занимались черт знает чем: кутили ночью, звали друг друга, все время открывали корвалол и ставили бутылочку на стол. Я простудился, и дочка простудилась. Чем-то мы им не угодили. Наши друзья англичане, похохатывая над этой историей, пошли в аптеку за аспирином, рассказали там про сумасшедших русских, а им и говорят: "В этом доме?.. Так многие оттуда съезжают, потому что сильно достают привидения". Выяснилось, что дом построен на территории знаменитого Тайбернского кладбища, известного нам по роману "Двадцать лет спустя". Там в пятнадцатом веке была виселица. Ну что... я купил соответствующие благовония, которые на привидений плохо влияют, и месяца на полтора они заткнулись. А когда у нас и у них было хорошее настроение - опять появились, уже гораздо спокойнее, можно было с ними поговорить...
- А в деревне у Вас домовой есть?
- Нет, там скорее атмосфера, связанная с предыдущим хозяином, который ушел в такой глубокий запой, что продал ворота. Мы купили дом без ворот, без дверей. Собственно, все основные песни альбома "Навигатор" начали писаться как раз там. Ни с того, ни с сего. Однажды сижу я, топлю баню. Вдруг в голове что-то звенит. То есть никаких задумок, никаких замыслов, просто в голове появляется строчка. Пока баня топилась, написался "Последний поворот".

Историю создания песен для "Навигатора" Гребенщиков рассказывает мне в заднем ряду зала ДК Горбунова, пока рабочие перетаскивают камеру и меняют свет.
- Уехал из деревни, думаю: ну?... будет продолжаться? Ничего, продолжается. Иду по улице, вдруг слышу: "Самый быстрый самолет". Пока шел от дома до студии, песня сложилась. То же самое в Лондоне, но там я почти как дома. Ладно... едем в Париж, играть большой концерт в большом каком-то театре. А на меня Париж действует специфически, на второй день просыпаюсь с депрессией. Приходится выпивать много спиртных напитков, отчего депрессия усугубляется в десять раз. Париж - город очень неуютный: понасжигали ведьм, и как бы гарь до сих пор витает. Все говорят: Париж, Париж, замечательный город... но, как кто-то правильно заметил, он очень похож на чердак с бабушкиной мебелью. И вот с нуля, за пять дней я пишу пять песен. Что ты будешь делать... Пишу, что слышу... написал бы песню в стиле "Битлз" или "Стоунз"... Очень хочу. Ан нет. Группа и жена глотку уже перегрызли: чего ты пишешь все на три четверти, зае...л уже...

Мимо нас, скромно сидящих в партере, рабочие волокут огромную камеру, штатив и кучу проводов. Мужик под штативом напевает: "Гарсон номер два-а-а... Гарсон номер три-и-и".
- Главный удар, - продолжает Гребенщиков, - был, когда мы уже приехали в Катманду. Куда ни посмотри, вокруг тебя Гималаи кольцом. Я сижу и автоматически регистрирую с привычной легкостью: "Сидит йогин"... Ну солнце село, что дальше? "Идет йогин на кладбище". Вполне для буддистов ясная история. Существует такой обряд: рвущийся к просветлению буддист приходит на кладбище, дудит в берцовую кость и созывает духов, чтобы они его съели. И они вместе с его телом съедают все заблуждения, огрехи, глупости, неправильности. А поскольку душа неуничтожима, то и нормально. Он всех привязанностей лишился и вот чист, просветлен... Сижу себе, слушаю, и вдруг строчки про родину. Совсем не мое, я так не умею говорить. Но что я могу поделать... даже в Катманду...
- А жене Ваши песни нравятся?
- Нравятся. Обычно она творчески борется с моим пьянством, а тут каждый вечер сама дает водки, чтобы я пел. Почему-то эти песни очень хорошо поются на фоне, скажем, пары стаканов водки.
- Как Вы познакомились со своей женой?
- Она была женой моего близкого друга [бас-гитариста "Аквариума" Александра Титова. -Ред.], и выяснилось, что у нас гораздо больше общего, чем положено. Мы познакомились реально на обсуждении фразы из Нового Завета: "Не мир принес я вам, но меч". Я пытался ей толковать, что на самом деле имеется в виду, и теоретическое богословие нас как-то сильно свело вместе.
- А какие-то разборки с близким другом?..
- Ну как, мы страдали. Неудобная ситуация получается, когда хочется делать человеку хорошо, а получается, что делаешь плохо. У него семья, которую я вроде разрушаю, у меня тоже семья была. Делов наворотили... Но как-то постепенно ситуация нормализуется...

Это принцип. "Все, что делается истинно, делается легко," - сказал какой-то очередной гаутама. Гребенщиков действительно во что-то там такое верит, но отношение к религии у него утилитарное: "университет любви".

В студию к фотографу Гребенщиков пришел с женой: сидели, пили кофе, жена рассказывала про воплощенного индийского бога Сай-Бабу, который материализует предметы из ничего и вообще совершает чудеса.
- Ну вот, - говорит Гребенщиков, отхлебывая виски, - жена - религиозная фанатичка...
- Вы скептически относитесь к религиозным увлечениям жены?
- Меня не оставляет ощущение, что мы с Ириной напоминаем духовидцев-фанатиков, от которых меня трясет. Со стороны это выглядит лишением разума на религиозной почве. Хотя я был у Сай-Бабы и знаю: все, что она говорит, - чистая правда. Тут даже нечего разводить базары, потому что это... это нормально. Вот я и посмеиваюсь, чтобы чуть-чуть сбавить высокодуховный тон.
- А она как относится к Вашему буддизму?
- У нас специализация. Я над ней подтруниваю, она надо мной. Буддист сам же первый посмеется над буддизмом... Меня один знакомый православный священник как-то раз чуть не выгнал из церкви за то, что я в интервью сказал, что траханье с девушкой ничуть не менее свято, чем молитва. Думаю, он просто чего-то не понял: в жизни свято всё!

Гребенщиков идет под фонари сниматься, потом оборачивается и, смеясь, говорит:
- Мы однажды с Сакмаровым играли на фоне хоругви и с благословения митрополита.

Гребенщиков покладист, послушно принимает все предлагаемые фотографом позы, сам предлагает снять его то в виде благолепного попика, то в позе лотоса. Потом, возвращаясь к виски, резюмирует:
- Очень хорошая была съемка, всегда бы так.

Ничего не происходит. Можно задать любой вопрос и получить на него честный, исчерпывающий и совершенно бессмысленный ответ.
- Вы пьющий человек?
- Не знаю, пью много, хотя могу пить гораздо меньше...
- Любимый напиток?
- Наверное, люблю сингл молт виски. Я хорошо разбираюсь в крепких алкогольных напитках. И коллекционирую ощущения.

Очень трогательно Гребенщиков прерывает разговор о конкретном виски и переходит к рассуждению о том, как надо было бы построить интервью. Я даже верю, что он искренне стремится пойти мне навстречу. Он благожелателен и недоступен.

Мы еще долго болтаем о том, о сем: о кольцах, о нелюбви к оружию, о любви к музыкальным инструментам. Тут он немного оживляется:
- У меня хорошие гитары. На одной из них играл Роджер Далтри из "The Who", вторую мне посоветовал Лу Рид: "Придешь, - говорит, - в Гибсоновский Гитарный Центр, иди сразу в дальний угол, там лежит маленькая черная гитара, забудь про все остальное, бери только ее."
- Вы слушаете советы?
-Да.
- А в музыке?...

В ДК имени Горбунова происходят концерты, посвященные выходу в свет альбома "Навигатор". Зал полон, но все считают своим долгом выказывать презрение к тому, что происходит на сцене. БГ в черном сюртуке и крокодиловой кожи сапогах начинает концерт так, словно ему все равно, будут ли новые песни иметь успех. "Последний поворот", "Гарсон 2", кое-что из старенького...

В зале присутствует телевизионная группа, которой хочется снять материал о триумфальном возвращении звезды. Телерепортеры сами зажигают свои зажигалки и размахивают ими перед камерой.

Атмосфера ровного концерта. Именно то, чего вы ждали. Очень качественный персонаж на сцене. Зал постепенно раскачивается. Те, кто выказывал презрение, теперь пляшут у сцены. Еще две-три песни и все: группа прощается и уходит.

Зал встает, аплодирует, и тогда группа появляется снова. БГ в черной майке с засученными рукавами. Залу ничего не остается, как продолжать слушать стоя, прыгать и плясать. Зал заведен серией очень правильных и очень спокойных действий.

После очередной песни на сцену выбегает девушка с цветочком. Ей хочется, конечно, поцеловать Гребенщикова, но страшно, а герой не идет навстречу. После некоторого колебания девушка все-таки целует Гребенщикову руку, а он ей - затылок. Получается своего рода благословение, трогательное и нескладное.
- А из-за чего Вы можете перестать писать песни?
- Знаешь, - говорит Гребенщиков, - если даже будет мне видение Будды или Христа, или кого-то еще, и они скажут:
"Кончай-ка ты писать песни..." - Я отвечу: "Ребят, извините, но вы не к тому обратились, я вас очень люблю и уважаю, вы целиком и полностью реализованы и все такое, но позвольте мне делать то, что я считаю нужным... тут я сам знаю... тут вы мне не советчики..."