Совместно с Арменом Айрапетяном:

Иннокентий едет в трамвае
Полтораки наносит иннокентию визит
Иннокентий созерцает светила
Иннокентий в горах
Иннокентий спасает одну или двух дев
Иннокентий спускается по землю
Иннокентий на заводе
Картины из сельской жизни

Случай в Версале

Стихи Джорджа

ИЗ АЛЬБОМА А.К.

Верю я, что сбудется предвестье,
Мной предвосхищенное в мечтах,
И пройдет по тихому предместью
Лев Толстой в оранжевых портах.

И Тургенев, дурь смешавши с дрянью,
Дружески прошепчет в ухо мне:
"Чу! Смотри - Есенин гулкой ранью
Поскакал на розовом слоне!"

ИННОКЕНТИЙ ЕДЕТ В ТРАМВАЕ

Иннокентий садится в последний трамвай,
Где кондуктора нет и в помине.
Семь голодных мужчин там едят каравай,
Увязая зубами в мякине.

Иннокентий рассеяно смотрит вокруг,
В рукаве его теплится свечка.
Семь раздетых мужчин примеряют сюртук,
На лице у седьмого - уздечка.

Пожилая ткачиха желает сойти,
Гневно машет большими руками.
Семь бегущих мужчин на трамвайном пути
Затевают дуэль с ездоками.

Иннокентий стреляет в пустое окно,
Прижимаясь к прикладу предплечьем.
Одному из мужчин прострелили сукно,
Шесть отделались легким увечьем.

Пожилая ткачиха без чувства лежит.
Иннокентий задумчиво дремлет.
Над трамвайным путем черный ворон кружит
И искре электрической внемлет.

ПОЛТОРАКИ НАНОСИТ ИННОКЕНТИЮ ВИЗИТ

Полтораки - повеса, мошенник и плут -
К Иннокентию в двери стучится.
В сей парадной соседи давно не живут,
Но порою приходят мочиться.

Иннокентий задумчиво пьет молоко,
Таракана узревши  во мраке.
На душе его мирно, светло и легко,
Он не хочет впускать Полтораки.

Даже если он двери откроет ему,
То, наверное, кинет поленом,
Или, если полена не будет в дому,
Между ног ему двинет коленом.

Полтораки же злобно царапает дверь
И в замочную скважину свищет,
На пожарную лестницу лезет, как зверь, -
Он свиданья с хозяином ищет.

Иннокентий ложится в пустую кровать,
На стене таракан копошится,
За окном Полтораки ползет умирать,
И над ним черный ворон кружится.

ИННОКЕНТИЙ СОЗЕРЦАЕТ СВЕТИЛА

Иннокентий привычно садится на стул,
Поглощенный светил созерцаньем.
Вот уж утренний ветер над крышей подул,
Отвечают светила мерцаньем.

Иннокентий не сводит задумчивых глаз
С возникающих в небе явлений.
Небосвод озарился, мелькнул и погас,
Иннокентий исполнен сомнений.

Существует ли все, что горит в небесах,
Или это - всего лишь картина?
Скоро полночь пробьет на кремлевких часах,
На лице у него - паутина.

Кто другой бы сидел - Иннокентий встает
И решительно ходит по крыше.
Под ногами его рубероид поет,
Иннокентий взволнованно дышит.

Он спускается с крыши - он понял, в чем суть...
Дева в бочке подштанники плещет.
Он хватает ту деву за нежную грудь...
Средь небес черный ворон трепещет.

ИННОКЕНТИЙ В ГОРАХ

Иннокентий вращает коленчатый вал,
Шестерня под рукою скрежещет.
Покачнулся автобус и в пропасть упал,
Вместе с ним - Иннокентьевы вещи.

Пассажиры безумные в пропасть глядят,
Над паденьем ехидно смеются.
Пять ученых мужей прах горстями едят
И о камень сединами бьются.

Иннокентий сдувает пылинки с манжет,
Упираясь в гору альпенштоком.
На конце альпенштока - портрет Беранже
И Горация томик под боком.

Он уже на вершине, он снял сапоги,
Над строкою Горация плачет.
Между тем уже полночь, не видно ни зги,
Иннокентий Горация прячет.

Вот и "скорая помощь" стоит под скалой,
Пассажиры дерутся с врачами.
Черный ворон летает над их головой,
Поводя ледяными очами.

ИННОКЕНТИЙ СПАСАЕТ ОДНУ ИЛИ ДВУХ ДЕВ

Иннокентий стоит на своей голове,
Презирая закон тяготенья.
Мимо юная дева, а может быть, две,
Проходя, вызывают смятенье.

Иннокентий гордится своим либидо,
Юным девам он делает знаки,
Но внезапно, въезжая в красивом ландо,
Появляется скот Полтораки.

Эту деву иль двух он желает увлечь,
Перед ними он кобелем пляшет.
Иннокентий, чтоб дев чистоту уберечь,
Полтораки отчаянно машет.

Полтораки отходит на десять шагов,
Чтобы в челюсть ему не попало.
Изумленная дева при виде врагов
Покачнулась и в шахту упала.

Полтараки, поверженный, мрачный лежит.
Иннокентий спускается в шахту.
Черный ворон бессмысленно в небе кружит,
Совершая бессменную вахту.

ИННОКЕНТИЙ СПУСКАЕТСЯ ПО ЗЕМЛЮ

Иннокентий спускается в мрачный подвал,
Подземелье наполнено смрадом.
Он решает устроить большой карнавал,
Предваренный военным парадом.

Иннокентий в раздумье обходит углы,
Шевеля стеариновой свечкой:
"Здесь прекрасные дамы, стройны и смуглы,
Будут в карты играть перед печкой...

Кирасиры, своим сапогом топоча,
Их на вальс пригласят неуклюже..."
Зашипела и вовсе погасла свеча.
Иннокентий шагает по луже.

Он рукой скребет по осклизлой стене,
Он зовет громогласно и внятно:
"О прекрасный Панкрат, поспеши же ко мне
И открой мне дорогу обратно!"

Старый дворник Панкрат сильно пьяный лежит
И призыву из мрака не внемлет.
Высоко в небесах черный ворон кружит,
Ревматичные крылья подъемлет.

ИННОКЕНТИЙ НА ЗАВОДЕ

Иннокентий глядит на токарный станок,
Восхищенный вращеньем детали.
Искрометная стружка летит между ног,
Раздается визжание стали.

Одинокие токари ходят гурьбой,
Аромат источая мазута;
Иннокентия видят они пред собой,
Назревает кровавая смута.

Иннокентий, от них отбиваясь сверлом,
За переднею прячется бабкой.
Он под самую крышу влезает орлом
И кидает в них норковой шапкой.

Отродясь не видали такого в цеху -
Токарь шапкою наземь повержен.
Иннокентий, как птица, парит наверху,
Вероломством рабочих рассержен.

Там, где пели станки, - все в руинах лежит.
Иннокентий безмерно страдает.
Он то волосы рвет, то куда-то бежит.
На плече его ворон рыдает.

КАРТИНЫ ИЗ СЕЛЬСКОЙ ЖИЗНИ

У поворота на Коростылево
Угрюмый старец сильно бьет клюкой
Увязшего в болоте крокодила.
А тот, возведши очи к небесам,
Окрестность оглашает хриплым стоном.

Усталые седые агрономы
От жен сварливых прячутся в кусты
И там сидят, порою по два года,
Из удобрений гонят самогон,
И, пьяные, играют в "накось-выкусь".

Порой в колхоз привозят трактора -
Тогда крестьянин прячется под стог,
А те свирепо точат шестерни,
И, лязгая стальными клапанами,
Гоняются за девками по лугу.

Пейзанки собирают колоски
И прячут их стыдливо по подолы.
Вон пастухи в амбаре пьют "Шанель"
И обсуждают новое бьеннале...
В тумане чье-то светит декольте.

Толпа пейзанок, юбки подобрав,
Прихватывает Федю-недоумка
И боязливо дергают за член -
А тот стоит и в ус себе не дует,
Лишь слюни каплют из большого рта.

Захорошело тучное жнивье,
Рычит в конюшне боров кровожадный
И роет землю кованым копытом.
Пейзанки с визгом мочатся в кустах...
Счастливая весенняя пора!

БАСНЯ N.1

Кривой Ефрем пошел купаться в пруд,
Но пруд был крут,
И наш Ефрем, не видя дальше носа,
Упал с откоса;
И в миг остался без хвоста.

Мораль сей басни непроста:
Не зная женскую породу,
Не суйся в воду.

БАСНЯ N.2

Одна лиса жила в дупле березы.
Пришел медведь и начал ей глядеть.
Потом ударили морозы,
Замерзло все.
Лиса ушла в кредит,
Медведь же вмерз в дупло
И до сих пор глядит.

Мораль проста:
Не будь, как тот медведь, -
Пришел, так незачем глядеть.

НАБЛЮДЕНИЯ

Военное:
Чинно бродит часовой -
От него несет травой.

Уличное:
Идут солдаты -
Все поддаты.

Житейское:
Однажды я пришел домой -
Лежал в постели домовой.

О времени:
Пушки с пристани палят -
К мужику пристать велят.

ПЕРВЫЙ СТИХ О КВАРТИРЕ НОМЕР ШЕСТЬ

Эльжбета Моховая, белошвейка,
Искусная в раскидывании карт,
Живет себе на улице Бассейной,
На этаже меж третьим и четвертым,
В загадочной квартире номер шесть.

Заходят в двери разные собаки,
Ласкаются и трогают колени;
Эльжбета Моховая неприступна,
Но кормит их молочной колбасой.

Съев колбасу, собаки пляшут пляски,
Выкидывают разные коленца;
Одна из них вертится, как щелкунчик
Из оперы Чайковского "Щелкунчик",
Другая замерла по стойке смирно,
Как юный часовой пред генералом,
И так стоит недвижно на ушах.
Эльжбета же идет готовить чай.

Перенесемся мысленно на кухню,
Которая была колонным залом,
А ранее вмещала монастырь.
Под сводами - в предвечной темноте,
Так высоко, что глаз почти не внемлет,
Знамена, гербы, древки и щиты,
Следы побед, пожаров и сражений;
Окаменевшей гарпии крыла...
Эльжбета входит и - поражена
Готическою сумрачной красою -
Набрасывает кухонный ландшафт
В блокноте, что у ней всегда в руке:
Но, вдруг забыв искусство навсегда,
Вся опрометью к чайнику несется.
А чайник, своенравный люцифер,
Малиновою злобою налился,
Шипит, стрекочет, давится, хрипит
И плещет огнедышащею лавой;
Едва Эльжбета ближе подойдет -
Он ей кричит сквозь хохот сатанинский:
"Прощайся с миром, жалкий род людской,
Пришел конец твоей бесславной жизни,
Отныне я - начальник над землей!".

За сим следит старинный друг Эльжбеты,
Он притаился средь оконных рам.
Сей друг ей - не случайный джентльмен.
Он носит фрак на голом, стройном теле,
И волосы заплетены в косу;
А сам он по профессии индеец,
С таинственной фамилией Ваксмахер.

Как говорил однажды Нострадамус,
Придет конец горению конфорки
И всем другим бесовским западням;
Стоит индеец, как тотемный столб,
Недрогнувшей рукой снимает чайник
И рыцарски Эльжбете подает.

Меж тем собаки съели колбасу
И, острым чувством голода томимы,
Готовы перейти на интерьер;
Тут вносят чай Эльжбета и Ваксмахер.
Какое ликованье началось,
Какие там произносились тосты;
А поутру поехали к цыганам...
Но это - лишь вступление к поэме
Про чудо жизнь в квартире номер шесть.

ВТОРОЙ СТИХ О КВАРТИРЕ НОМЕР ШЕСТЬ

Вчера в квартире крали серебро
И вынесли практически полтонны;
Но тут выходит старый доктор Гук
И кашляет презрительно вдогонку.
Послушайте - он говорит ворам,
Но те упорно слышать не желают
И, покраснев, толпятся у стены;
А более застенчивые - плачут.
Послушайте, - опять кричит им Гук;
Но воры упадают на колени
И в сторону его ползут ботинок,
Рассчитывая их облобызать.
И с криком омерзенья старый доктор
Взбирается по стенке к потолку,
Выплевывая грязную известку.
И, в этот поразительный момент,
Эльжбета Моховая на подносе
Несет по коридору кос-халву
И под ноги нисколько не глядит;
Ну, как тут не запнуться о воров?
Бабах - и прямо падает средь них,
Как будто мало ей переполоха.
А кос-халва, как птица коростыль,
Летит с размаха вдоль по коридору,
Рискуя потерять съедобный вид;
И вовсе бы пропал деликатес,
Когда б не сударь Петр Трощенков,
Ударник из одной известной группы:
Он молодецки ловит кос-халву
Рукой, привычной к палочке ударной;
Другой же, как домкратом, без труда
Эльжбету прямо с пола поднимает
И рыцарски ссыпает кос-халву
Ей в декольте парижского халата.
Потом велит ворам вернуть металл
И доктора снимает с потолка.
На сем прервем течение стиха;
Перо не в силах описать веселья,
В которое повергнута квартира.
Спасенный Гук отплясывает вальс,
А Петр открывает тайны ритма
Застенчиво внимающей Эльвире;
И даже воры, тихо поскулив
И беззаветно вывернув карманы,
Всю ночь в такси им водку достают.
Вот так живут в квартире номер шесть.

наверное 1986