Анатолий "Джордж" Гуницкий.

РАССКАЗЫ О САШКЕ

ВТОРАЯ КОДА 1

- Нет, ты не прав, - услышал Сашка голос леди Сильвии,  - надо смотреть. Пока можешь.
- Пока могу? Ежели захочу, то, значит, и могу!  - недовольно, раздраженно, немного даже злобно-грубовато ответил Сашка.
- Но так не всегда будет,  - сказала леди Сильвия.
- Не всегда?
- Совсем не всегда,  - повторила леди Сильвия.
- Отчего же не всегда?
- Ну, я не знаю отчего,  - улыбаясь, ответила Сашке леди Сильвия.  - Просто потом ты уйдешь дальше. Наверное, уйдешь. Наверх. Или вниз. Или еще куда-то. Все уходят куда-то. А оттуда уже ничего ты не увидишь. Даже если захочешь.
- А ты? Ты тоже уйдешь?
- Да, и я уйду. Скоро уйду.
- А я? Когда я уйду?
- А ты потом, позже. Все уходят.
- Куда же все уходят? Зачем?
- В Страну Грез. В город Бейстегуи.

Леди Сильвия находилась рядом с Сашкой. Она не то, чтобы стояла рядом, но и не висела, и не сидела, и не лежала рядом с ним. Она просто была. Сашка немного удивился. Он не понимал каким образом и где именно, и где конкретно, и как именно конкретно она находится рядом. Рядом с ним. Леди Сильвия была сейчас какой-то другой, по-прежнему и изящной, и полуодетой, но все равно другой, безусловно - точно - самоочевидно - реально другой. Только

 Сашка едва ли смог бы объяснить, - если бы, разумеется, его кто-нибудь спросил, в чем же, собственно, проявляется эта ее  "другость". Но Сашку никто при "другость" ледисильвиевскую не спрашивал, и, скорее всего, и не собирался спрашивать. Похоже, что никого нисколько не интересовала ее "другость", а быть может быть,  эту "другость"  никто, кроме него, кроме Сашки, и не видел - и не замечал - и не фиксировал - и не просекал - и не обращал на нее никакого и ни малейшего внимания.

Мимо Сашки и мимо леди Сильвии, скорее уж изящной, чем полуодетой; а быть может, впрочем, в большей степени полуодетой, нежели изящной, проходили, пролетали, проползали, перекатывались, пролезали, пропихивались, - и не только мимо, но сверху, снизу, сбоку, и сквозь них, какие - то люди, их много было, очень много, бездонно много, бесконечно много, и они все куда-то шли, ползли, стремились, направлялись. Куда-то им нужно было. Какая-то вроде бы цель у них была.

ВТОРАЯ КОДА 2

Леди Сильвия молчала. Леди Сильвия долго молчала. Потом сказала, что все эти люди идут либо заниматься любовью, либо умирать. Ну а кое-кто идет на концерт, слушать музыкальную группу N. Вроде бы Сашка слышал где-то и когда-то название этой команды. Но что из того? Ведь он музыку не любил, и поэтому не знал, и не помнил никаких названий. Где-то там, немного поодаль от Сашки и леди Сильвии, находились музыканты, в самом деле что-то играли они, и это, похоже кому-то было интересно, и многие из тех, кто шел сверху, снизу, сбоку, над ними, сквозь них, смотрели туда, где что-то играл  некий ансамбль N. Смотрели и слушали. Сашка даже удивился. Он не понимал, он никак не мог понять, что же так сильно привлекло внимание этих людей. Он не еще не знал, как можно отличить тех, кто идет заниматься любовью, от  тех, кто идет умирать. Или от тех, кто идет на концерт. Ничем, с точки зрения Сашки,  друг от друга они не отличались. Леди Сильвия продолжала еще что-то говорить и улыбалась. Можно было подумать, будто бы она  говорила какие-нибудь ужасно веселые или смешные вещи.

Тем не менее, Сашка вновь захотел еще о чем-то спросить леди Сильвию. Да, точно. Да, что-то еще Сашка собирался выяснить. Да, Сашка намеревался, и даже как бы планировал что-то там еше уточнить. Но ничего так и не спросил. Не уточнил. Может быть, не хотел? Нет, хотел вроде бы, вроде бы точно хотел. Да, конечно, сначала Сашка хотел; конечно, хотел, бесспорно - безусловно - само собой - непреложно - само собой - разумеется - о чем-то,  - о многом спросить он леди Сильвию хотел. О том, как отличить тех, кто идет заниматься любовью, от  тех, кто идет умирать, и про ансамбль, руководитель которого считал, что его группа похожа на большое красивое животное,  и про Страну Грез, и про город Бейстегуи; захотелось ему выяснить, где же находятся этот город и эта страна, и какого черта он там забыл, в этой стране, и в городе этом, и еще, и еще, и еще о чем-то хотел он спросить, но потом ему стало эдак привычно все равно, так же точно как и прежде, как и до того, как умер он весной, в конце мая совсем молодым.

Нет, не стал Сашка у леди Сильвии ни о чем спрашивать. Ни про Страну Грез, ни про город Бейстегуи, ни о тех, кто шел в разные стороны с разными намерениями, и даже не про музыкантов, считавших, что будто бы вместе они в на самом деле напоминают большое и красивое животное, и которые продолжали что-то там играть для кого-то. Многие смотрели на животное, и слушали его, и считали, что здорово оно, это животное, играет. Может быть, но Сашка плохо разбирался в музыке, он не очень уж любил музыку. Только было немного непонятно ему, для кого же играют те, которые считают себя похожими на красивое и большое животное? Для тех, кто прихрамывая, шагал заниматься любовью или для тех, кто бодро шел умирать?

Ничего, совсем ничего Сашка у леди Сильвии не спросил. Даже уже и не собирался.

Не нужно ему это было. Забить. Все равно Сашке стало. Наплевать. Насрать.

Кто хочет, тот пусть умирать идет. А другие, ежели им охота,  пусть тащатся любовью заниматься. Ну а животных, пусть даже и больших, и красивых, он, Сашка, который умер совсем молодым, никогда особенно не любил.

Все равно. Забить. Все равно. Насрать. Наплевать.

- Она, наверное, и сама-то толком ничего не знает,  - подумал мертвый Сашка, - эта улыбающаяся, молчаливо говорящая, изящная и полуодетая леди Сильвия.

ЛИЦА 1

У большинства людей лица непроснувшиеся. Дремлющие, зевающие, тонущие, утонувшие в собственной зевоте.

Или просыпающиеся. Но еще непроснувшиеся.
Или засыпающие. Но не суждено им проснуться.
Или не нужно им этого. Потому что и так им хорошо.
Потому что, не хотят, не хотят они просыпаться.  Не хотят, не могут и не умеют.
Кривые, сбитые, отечные, помятые лица.
Таких большинство. Может быть, это только кажется?

Все равно ведь, все равно, миллиард миллионов раз все равно, большинство лиц какие-то не такие, -  они заторможенные, они заглушенные,  они загруженные, перекошенные, погашенные,  искривившиеся, сшибленные, искривленные, задавленные они тяжестью обычных, обыденных, рядовых, каждодневных, никому не нужных, важных, важнейших, идиотических, отвратительных, унылых, вялых, тоскливых, первостепенных, мнимых, несуществующих дел, дел - нелепостей. Спят они, эти лица, спят.
 

ЛИЦА 2

Один музыкант роковый даже песню про такие лица написал, в которой - в песне той, в песне в этой, в песне старой, в песне старинной, в песне дореволюционной, - такие строчки были: "Наши лица умерли, важное событие". Справедливости для следует  - нужно - нельзя не отметить - логично заметить, что сама по себе эта песня была совсем - вовсе - ничуть - не то, чтобы ах или супер; так себе, песня как песня, не песеннее других песен - прочих песен - остальных песен - иных песен, но  эти слова, эти строчки, эти бесхитростные  конгломераты гласных и согласных, запятых, и прочих знаков препинаков, стоили  многого.

Да, вот так вот получилось, вот так вот сложилось.

Вот так вот бывает, иногда так бывает, пусть и нечасто, но все же бывает.
 

ЛИЦА 3

Лица, лица, лица, лица - и разные, и одинаковые, и похожие, и непохожие.
Лица умирающие. Лица мертвые.Лица спящие. Лица кривые. Лица сбитые, отечные и помятые.
Да, конечно, - да, бесспорно, - да, точно, - да, безусловно, - да, естественно, - да, само собой, -  да, да, да; лица  -  они вот такие, они всегда такие, и все они разные, и все они  в чем-то одинаковые.
И не похожие друг на друга, и похожие.
Сашка, который умер совсем молодым, был лицом своим и похож немножко, и все же ничуть  не похож на брата своего старшего, на Володю.
Или на генерала "Твою Мать".
Или на мало, на почти даже никак нереализованного в бытийном полотне своем, покойного дознавателя Якобсена.
Или на коврового Ромку.
Или на Петра Семеновича-Сергеевича.

И на медсестру Дельфию уж точно не был Сашка похож. Не был, не был на  элегантную и крупную, на одутловато-изящную Дельфию похож Сашка, который умер совсем молодым.
Тот, который однажды сладко, грубо и сочно, и жадно, и грубо изнасиловал ее, Дельфию, на задней площадке трамвая.
Донельзя - до отвала - до крышки - до предела - до одури забитого трамвая .
А сие в час пик приключилось, - произошло, - вышло, - место имело, - когда многие people либо на работу ползли, либо отползали с работы.

Только следует - только нелишне - только полезно - только недурственно - только уместно ввиду иметь, что потом, позже, после трамвайного соития, - после изнасилования трамвайного, - после грубых и зверских фрикций на полу трамвайном, - после интротранспортного насилия над Дельфией, Сашка, который потом умер совсем молодым, читал ей либо по телефону, либо воочию, в изустном контакте, Ауэрбаха, Горвела, Дюма, Ибсена, Джойса, Кафку, Дюренматта, Р.Ф. Шентера, и целовал руки сквозь варежки, и чем-то там таким вкусным однажды - как-то - пару - тройку раз -  даже угощал.

Да, все так, все в полный самый рост так, только все же не был Сашка и на Дельфию похож, -   с ее строгой, суховатой, приветливо неопределенной,  казенно-светской улыбкой медицинского работника среднего звена, и с узким, тесным, скучным, немного стерильным лбом, и с зоркими, почти птичьими, с внимательными и с бесцветными глазами.

И в фас, и в профиль, и как угодно, и ничем, и никак не походил он на медсестру из банка.
 

ЛИЦА 4

Еще у него, у Сашки - вот немаловажное, значительное, важнейшее, принциальное, квазисущественнейшее обстоятельство, -  всегда была плохо выбрита левая щека. Правая -то щека у Сашки еще туда - сюда была выбрита, умело и мастерски выскоблена  чугунной витебской бритвою -  нормально, классно, недурственно, качественно, почти ништяк, суперски, круто, а  вот левая - плохо, скверно, отвратительно, мерзостно, гадостно, рвотно, и вечно на ней, на щеке на левой, торчали в разные стороны штук пять-семь рыжеватых волосков.

Да, именно рыжих! - хотя Сашка, который умер совсем молодым, был, скорее, светлым, блондинистым шатеном, а уж ни капельки не рыжим. Нос же у Сашки отличался  необычной кривоватой прямизной, причем чуть-чуть в левую сторону и вверх. Тогда как у Володи, у брата Сашкиного, нос был  круглым,  вдавленным, коротким, будто бы немного обрубленным топором - шашкой - кинжалом - саблей - мечом жестокосердной Мойры, и придавившим еще был володин нос его же собственные короткие, густые и мятые усы. Володя и Сашка вообще-то мало походили друг на друга. Да, мало. Да, совсем немного. Так, посмотришь как-нибудь на них, на Сашку с Володей со стороны, случайно как бы вроде, так и не скажешь никогда и ни за что, будто бы они братья, нет, скорее уж покажется, что вовсе-то они даже и не братья никакие.У Володи, например, наблюдались иногда в лицевой части,  в верхне-средней, и таинственная полузагадочность, и  загадочная псевдотаинственность, и скрытная значительность, и тайная  незначительная скрытность, и даже очевидная интеллектуальная расплывчатость - или некоторая морально - этическая размытость, и жесткая самоубежденность неизвестно в чем или определенная расплывчатая определенность острых и частично - фрагментарных - обрывочных  - рваных - эпизодических, немного притупленно - изысканных чувствований, которая возникала - эта самая определенная неопределенность! -  где-то в недрах кожных складок и усыпанных, бархатной, жемчужной перхотью, массивных бровей, и из-за этого всего казалось порой, будто бы он, Володя, предпочитает мрачные, таинственно - магические и медитативно - мистические жизненные вибрации, и при этом даже еще далеко и ох, ох, ох как не чужд, изощренным и витиеватым, и извилистым, и  духовным поискам в сфере поэтической.

Сашка же, напротив, имел лицо в большей степени открытое, почти приветливое, незлобивое, добродушное, веселое, беззаботно пустое, и вот в этой-то продувной открытости несложно было  уловить - различить - заметить классические проявления национального пофигизма.

У Сашки как и у Володи, тоже имелись усы,  усы тонкие и тощие, казалось даже иногда, будто бы у него под носом прилипла к лицу серая, грязная бумажка. Еще из-за этих тощих усов чудилось зачастую, будто бы Сашка немножко зловеще улыбается.