Анатолий "Джордж" Гуницкий.

РАССКАЗЫ О САШКЕ

ОШИБКА ФЕДОРА ДЖОНА

После того как дознаватель Якобсен приказал долго жить, высшие и средние полицейские чины (плюс генерал "Твою Мать" - уж как без него обойтись!) поручили разобраться в ситуации с Сашкой, который умер совсем молодым, другому дознавателю. Он был не менее опытным и искушенным в нелегкой дознавательской работе, чем его предшественник, и работал уже давно, лет на пять дольше покойного Якобсена. Звали его Федор Джон. Сначала многих, с кем по ходу дознавательской работы ему приходилось сталкиваться, его имя смущало. Также смушало оно и тех, кто иногда и зачем-то сталкивался с ним и пересекался не в рамках дознавательской деятельности, а просто так, по жизни. Самого же Федора Джона собственное имя тоже иногда смущало. Не слишком сильно, не тотально-радикально. Но смущало, смущало все же малость. Потом, с годами, все смущения - и его собственные, и смущения  у тех не слишком многих, пересекавшихся с ним просто по жизни, и, особенно, в первую самую очередь, у тех, кто сталкивался с ним в процессе дознавательских медитаций, уменьшились; нет, они не пропали совсем, не исчезли, не распались, не аннигилировались бесследно и безвозвратно, однако поджались, усохли, стали почти невидимыми, крохотулечными. Да, вот так вот все и было.

Про историю Сашки, который умер совсем молодым, Федору Джону приходилось слышать и раньше. Был ли он уже тогда Федором Джоном? Был, без сомнения был. Кроме того, и покойник Якобсен что-то ему иногда рассказывал про умершего Сашку. В общем, с какой стороны ни возьми, куда ни взгляни, куда ни плюнь, а давно уж была у Федора Джона на слуху вся эта история с Сашкой, который умер в конце мая.

Можно делать пробежки по утрам или, напротив, в два часа ночи;
Можно на завтрак пить тройной чай;
Можно, проходя мимо больницы военной, купить горячий бутерброд неизвестно с чем;
Можно не узнавать знакомых или встречаться с незнакомыми;
Можно, в конце концов или в начале начал, предпочитать традиционному фри-джазу авангардный ультрасвинг B без второй сильной доли, или даже можно при желании  вообще не включать телевизор, и никогда ни за что не перезаряжать прошлогодние батарейки.

Все равно, все равно, эта история с Сашкой, который умер совсем молодым, весной, в конце мая, Федору Джону чем-то не нравилась. Совсем не нравилась. Удивительно ли это? Вряд ли. Ведь многие, многие вещи - и люди, и лжефакты, и псевдоаргументы, и события, и даже старые ботинки, одним отчего-то нравятся, а неким другим они якобы вовсе не симпатичны.

Тем же другим, неким, ничуть неинтересны и несимпатичны лысые женщины, и колумбийские миньетчицы, и африканские голые колдуньи, а вот зато небезизвестным одним  в наивысшей самой степени безразличны полные слепые киноактрисы, трехногие прыгуньи в высоту или даже первые посетительницы несостоявшегося вернисажа. Жизнь вопиюще загадочна и противоречива. Иначе она бы была и не жизнью вовсе, а каким-нибудь никому неизвестным или давно забытым, а то и вовсе ненаписанным еще даже норвежским  рок-н-роллом тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения.

Пусть история с Сашкой Федору Джону не нравилась. Пусть. Однако когда дознаватель Якобсен представился, то Федор Джон вскоре, однажды ночью, вдруг, сквозь крепчайший, почти наркотический сон, почувствовал, как влечет, как притягивает, как тянет его к себе история с Сашкой, который умер совсем молодым. Притяжение оказалось очень сильным, он был не в силах ему противостоять. И это была первая ошибка дознавателя Федора Джона.
 

ВТОРАЯ ОШИБКА ФЕДОРА ДЖОНА

Аналогичное ощущение повторилось с Федором Джоном и вечером следующего дня, и послезавтра, и еще два дня спустя, и еще, и еще. Да, по-прежнему притягивала его к себе отчего-то эта история с Сашкой. Поскольку Федор Джон, был тертым калачом, перерывшим за годы своей дознавательской карьеры несметные груды житейской грязи, то притягивавшую его к себе историю с Сашкой, который умер совсем молодым, он стал воспринимать в образе некоего соблазнения. Будто бы он, дознаватель Федор Джон, на самом-то деле и не является дознавателем Федором  Джоном, будто бы он некий подросток, абстрактный и среднеарифметический робкий юноша с другим именем (на самом-то деле в юности у Федора Джона была совсем другая фамилия), а история с Сашкой - это и не история вовсе, а соблазнительная и обольстительная взрослая женщина, которая идет к нему, крадется, лезет, стремится, ползет, призывает его, искушает, притягивает и куда-то для чего-то заманивает.

Странные наплывы, почти тектонические вибрации и изнурительные призывы продолжались с Федором Джоном несколько дней. Он похудел, почти перестал бриться, у него расстроился стул, он с неимоверным трудом открывал ключом дверь в свою квартиру. Ему не хотелось есть. Вообще ничего не хотелось. Оставалсяся только один выход, и через несколько дней после начала наваждения, связанного с историей Сашки, Федор Джон, спотыкаясь и чуть ли не падая, зашел в кабинет генерала "Твою Мать" и самолично предложил свои дознавательские услуги. По делу Сашки, который умер совсем молодым.

И это была вторая ошибка дознавателя Федора Джона.
 

НЕ К ДОБРУ

Марки был не стар, но и не молод.
Бывает так, часто бывает.
Марки родился в России, и жил в России.
Бывает так, часто бывает

Марки много кем доводилось работать. Он был и лектором - на самые разные, на любые темы он читал лекции; он был и писателем, хотя книг его никто еще не читал; работал Марки и в театре, и в кино он вроде бы снимался, и еще он преподавал историю и литературу в каком-то вузе, собирал спичечные коробки, подвизался  в качестве бэк-вокалиста в одной хэви-металл группе, умел прыгать в длину, мог работать сторожем и реаниматором. В общем, и без лишних доказательств понятно - Марки жил интересной, насыщенной жизнью.

Так бывает, только все же редко так бывает.

Реакция на происходящее вокруг у Марки была одноплановой, в основном. С вариациями, конечно, как уж без них. Но вариации эти друг от  друга не сильно отличались.

Бывает так, часто бывает.

Что бы ни случилось, что бы ни произошло, Марки говорил: "Не к добру". Те, кто его знал, реагировали на короткую, на излюбленную Марки фразу спокойно, без истероидной встряски. А вот зато те, кто меньше был знаком с Марки, и уж те более те, кто впервые видели его, начинали нервничать, пугаться и бояться.

Бывает так, часто бывает.

Некоторые из знакомых с Марки считали, что когда он произносит "Не к добру", то ничего особенно жуткого и страшного ввиду не имеет, а просто констатирует некий факт.

Бывает так, нередко бывает.

Как бы там ни было, но не так уж, пожалуй, и редко Марки произносил свое "Не к добру". Но не так уж и часто. Когда хотелось ему, когда для каких-то неведомых никому целей это нужно было, он и говорил  "Не к добру".

"Не к добру" - флегматично сказал Марки, когда узнал, что в конце мая Сашка умер совсем молодым. Ошибся ли тогда Марки? Или нет, не ошибся? Возможны два ответа на этот вопрос. Бывает так, очень часто бывает.
 

ТРЕТЬЯ ОШИБКА ФЕДОРА ДЖОНА

У дознавателя Федора Джона в юности была совсем другая фамилия. Какая именно? Он уже и не помнил. Бывает так, часто бывает. Бывают такие в жизни нашей расклады, которые сами мы не выбираем. Которые никак не зависят о нашего желания, да и от нежелания нашего они тоже не зависят. Причем тоже никак. Пытливые грядущие исследователи уже установили,  но не тогда, а позже, гораздо позже,  лет восемьсот тридцать спустя, что несмотря на строгую доминанту выбираемых желаний или, наооборот, нежеланий, Федор Джон все-таки мог не менять свою фамилию. Да, мог. Да, безусловно, мог. Однако она, фамилия Федора Джона, изменилась не без его собственного, не такого уж, кстати, и сокрытого нежелания. Такова была уже третья ошибка Федора Джона. Или все-таки вторая? Никто, никто теперь про это и не знает, и не помнит толком. Между прочим, и Сашка, который умер совсем молодым, в конце мая, тоже ничего об этом не знал. Как противоречив, как загадочен, как непрост порой человек!
Бывает так, часто бывает.

Приближаясь на непрочной трепетной лодке к середине мертвой реки, мы забываем иногда про очень многое. Потом только, когда неизвестно откуда на нас накатываются с противным ревом холодные, мерзостные и злые ветры, мы начинаем что-то понимать. Но очень, очень редко мы при неожиданном и стремном накате противных и ревущих ветров понимаем, что же именно нам теперь довелось, наконец, понять.
Бывает так, очень часто так бывает.